Палитра запроса. На терапию часто приходят не с чем-то конкретным, острым и травмирующим, а перманентным состоянием пустоты, потери себя и непониманием, чего же на самом деле хочется в жизни. Начинают с отсутствия желаний, целей, планов. Жалуются на нелюбимую работу, на случайно выбранные занятия в жизни и на непостоянство в планах, целях и желаниях. «Вроде очень хочется, а вроде и не очень»…
Внешне это могут быть активные в повседневной жизни мужчины и женщины, дружелюбные и общительные, логично звучащие в своих рассказах и, на первый взгляд, знающие себе цену и себя самих. При этом они — ищущие, запутавшиеся, скрывающие внутреннюю потерянность и разобщённость, испытывающие тревогу.
Проблематику запросов обнаружения себя, определения ориентиров, ощущений потерянности и проживания не свою жизнь я объединила в рубрику под названием «размагниченный компас».
К ощущению разобщённости, рассогласованности с собой не обязательно приводят шоковые травмы или отягчающие обстоятельства в жизни клиентов. В подобных историях нет ни критических изменений, ни воспоминаний о запретах, наказаниях и потрясениях.
Жизнь таких людей на поверку оказывается до безобразия нор-маль-на.
Естественно в каждом случае мы говорим о родителях клиентов, их жизни в семье, о взрослении. Кроме обыденной нормативности к описанию стиля воспитания в семьях таких детей я бы добавила словечко «попустительский».
Напомню, что «попустительский» означает либеральный, предоставляющий свободу.
Но в этой неограниченной свободе для ребёнка нет ничего хорошего. Да, в таких семьях нет ярко выраженной идеологии. Детям не насаждали своих убеждений, конкретных запретов, но и чего-то специально не формировали. Дети часто чувствуют себя потерянными от привычки быть потерянными в своей семье.
Кроме того, в историях моих клиентов часто фигурирует образ «отсутствующего» отца, который физически и фактически был, но как носитель отцовской роли отсутствовал: не выполнял своих обязанностей, не справлялся с ними, отстранялся, не защищал, пропадал, уезжал. А в иных случаях, даже находясь рядом, проявлял эмоциональное равнодушие.
В каком-то смысле состояние размагниченного компаса отсылает нас к теме отсутствующего отца, кому и посвящена сия публикация.
Знать чего хочешь, можно тогда, когда есть от чего отталкиваться, и это что-то — ориентиры, заданные другими людьми. Проблема внутренней «размагниченности» возникает в ответ на отсутствие ориентиров, напоминает выход в открытый космос, где во всём и везде разбираться нужно самому, где сознание подвергается пытке неопределённостью.
Обсуждая ситуацию «отсутствующего» отца, можно обнаружить у клиента ощущение себя очень травмированным, хотя в его детстве не было эпизодов насилия. Во временном континууме также нет точки, которую можно было бы назвать отправным моментом затянувшихся проблем, с которыми клиент сегодня обратился к психологу: у него просто апатия постоянно, мучительное самоопределение — постоянно, трудности выбора — постоянно. Навязчивые мысли постоянно и ощущение себя — нигде...
Такой ребёнок с довольно раннего возраста испытывает нагруженность эго-функции, ему приходилось много решать не по годам. Он часто слышал:
«думай своей головой, решай»,
«а теперь посиди и подумай, что это такое было»,
«давай выберем, как для мамы будет лучше».
Ребёнком его привлекали для решения семейных дел, спрашивали, как с равного. Для маленького человека без понимания, что хорошо и что плохо, это было настоящим испытанием.
Ребёнку предлагалось найти оценку событиям, провести сложнейший анализ. При отсутствии примеров принятия решений от взрослых он получал травматизацию бесконечностью. Бесконечностью пребывания с самим собой наедине.
Лишь по тяжёлому взгляду родственника или затянувшемуся молчанию предлагалось догадаться, что он совершил нечто очень плохое или хорошее, эмоции в семье не проговаривались. Само плохое не называлось, не порицалось и не наказывалось. Родители ожидали от ребёнка, что тот сам поймёт, сам себя накажет и сам усвоит урок.
Думаю, это очень тяжёлое испытание для ребёнка.
Ребёнок мог «выращивать» (и вырастил) голову до невероятных размеров, всё подвергая сомнению, упражняясь в аналитическом мышлении, оставшись при этом глубоко несчастным, поскольку ориентиров, от которых можно было бы оттолкнуться, ему изначально не дали.
Отсутствие ориентиров вынудило его искать опоры на ощупь, догадываться, как быть правильным, как не натворить бед, как попасть в нужную реакцию родителя.
Всё это привело в итоге к стойкой привычке постоянно лицемерить перед собой.
Вопреки убеждению, что излишняя жёсткость может нанести вред ребёнку, отсутствие всякой жёсткости — также немалый вред. Если в первом случае старшие люди воспринимаются как непререкаемые авторитеты, в их обществе молодое мнение подавлено, то во втором случае подавляющие авторитеты отсутствуют, но развития среди этой пустоты также не наступает.
Не у кого спросить совета, опыт предыдущих поколений не в доступе, нет безопасности.
Отсутствие старшинства в семье оборачивается в последующих событиях боком. Привыкнув спрашивать только с себя, попав в коллектив, человеку сложно воспринимать опыт более старших товарищей и коллег спокойно. Сформировавшись терпимым к отсутствию всяких авторитетов, он не обучен житию в коллективе, где действует иерархия. Ему, взрослому, сложно переживать взаимоотношения, основанные на подчинении, на субординации.
Как волк-одиночка, он теперь не вписывается ни в какую готовую реальность.